Читать интересную книгу Багульника манящие цветы. 2 том - Валентина Болгова

Та успокаивала её, поглаживая голову Катерины, и перебирала рукой её волосы, как делала это когда – то бабушка в далёком Катином детстве.

Раиска гладила одной рукой голову своей подруги, другой смолила Беломор, сама при этом переживая за Катерину.

Вот и сейчас Кате необходима была поддержка. Не могла она уже в одиночку справиться со своим состоянием. Душевные переживания брали своё – теперь ей было просто необходимо найти тихое пристанище, кем являлась Раиска.

Как ни странно, отец на этот раз не помог ей как он не старался. Невзирая на его, казалось бы, разумные советы, Катерина не смогла их принять. Вернее сначала было всё понятно, но её упрямый характер брал верх над любыми советами, кто бы их ей сейчас давал. Не соответствовали сегодня эти советы с её теперешнему настроению и положением дел в семье.

Разочарование в своём муже, разочарование к себе самой уводили Катерину в какие – то дебри и несогласию своих мыслей. Что – то надо делать, надо решать эту проблему и очевидно решить её придётся самой, но всё же, для начала нужно поведать всё своей подруге. Раиска в таких делах мудрее. Прежде чем что – то сделать, всё обдумает, взвесит, не станет рубить с плеча, как она.

Сейчас Кате стало необходимо общение с Раиской. Отодвинув чай в сторону, она произнесла:

– Не тот сегодня случай, что бы пить чай. Давай выпьем винца, если ты не возражаешь! Сашко наверняка имеет в запасе домашний напиток.

– Почему же не имеет? Имеет. Хоть и бережёт он его, приберегает на всякий случай, но, думаю, не откажет нам сейчас. Не часто мы с тобой прибегаем к этому. Глядя на твоё удручённое лицо, тебе не помешает рюмочка грузинского вина. Ясный компот, не помешает! Эту поговорку Раиска проговаривала в случаях крайнего своего удивления, положительных или отрицательных эмоций и об этом знали все.

Сашко подругам не мешал. Знал – если те уселись на кухне, значит секретничают.

Он принёс из подвальчика вино, поставил его перед подругами на кухонном столе и удалился.

Выпив напиток с грузинских гор родины Сашко, Раиска закурила папиросу, уставилась своими чёрными глазами на Катерину:

– Давай, выкладывай, что там у тебя наболело. Вижу по лицу, что тебя что – то гложет. Рассказывай, хотя я уже заранее предвижу, что разговор будет снова про Павла. Что ещё успел натворить наш общий друг? Я уж и не понимаю, что с вами делать!

Катерина понимала, что сейчас нужно всё рассказать. Не хотела она выносить сор из избы, да только чувствовала, что ей сейчас это просто необходимо. Да и нет у неё никаких секретов от Раиски.

Поведала ей Катерина о том, что Павел дошёл до рукоприкладства, разорвал ей концертное платье, снова приревновал к несуществующим её воздыхателям. И наконец, призналась подруге, что не любит она Павла, да, наверное, и никогда не любила. Думала, что придёт любовь со временем, сможет разглядеть она в Пашке того мужчину, с которым проживут они всю свою жизнь.

Теперь же поняла, что между ними пропасть.

Пока Катерина пыталась донести до своей подруги нелюбовь к Павлу, все их размолвки, ссоры и непонимание друг к другу, Раиска думала о своём.

Думала о том, что признайся Катька ей в своей неопределённости к её другу, о своём сомнении в любви к нему намного раньше, ещё до того, как увести его на свой Урал, всё было бы совсем по – другому. Не страдала бы она одна в Ленинграде в ожидании первенца, не ревела бы в подушки от того, что не с кем разделить эту радость. У Катерины же получилось – ни себе, ни людям. Сидит, плачется на не совсем удачливую жизнь. Опомнилась, что мужа – то своего и не любила никогда.

Катя, разрумянившись от вина, оставив свой рассказ, о предстоящем разводе с мужем, только теперь заметила грусть в Раискиных глазах. Они блестели влажно толи от выпитого вина, толи от слёз.

Втягивая в себя папиросный дым, прищуривая при этом один глаз, Раиска смотрела в окно, и было видно, что её что – то так же тревожит, как и её подругу. Захмелев и вернувшись в прошлое, она решилась поведать свою правду Катерине

Решила ей так же высказать то наболевшее, которое она когда – то унизительно пережила по её, Катиной вине.

Раиска перевела свой пронзительный взгляд на Катерину:

– Помнишь, тогда, в лесу, мы с тобой дрались?

– Как не помнить? Глупые мы тогда были. Сейчас даже стыдно вспоминать об этом.

Раиска её остановила:

– Нет, я не об этом. Тогда я тебе намекнула про свою большую ошибку.

Катя с интересом смотрела на подругу:

– Я помню, продолжай, я слушаю.

Раиска немного ещё помолчала и произнесла:

– Большой ошибкой я тогда считала Митю. Он уже сидел у меня в животе и потом вместе со мной, в лесу дрался за своего отца.

Катерина остановила своё дыхание, в упор уставилась на Раиску, переваривая её слова.

Выдохнув, она нечаянно опрокинула рюмку с вином, и оно красным цветом разлилось по столу. Дрожащей рукой прикоснулась к руке подруги, сжала её и тихо проговорила:

– Ну и дура же, ты, Райка! Что ты наделала! Ты думаешь, что совершила подвиг? А я тебя всегда считала умной и рассудительной. Скрыла от всех самое святое, да ещё и, будучи беременной, вступила со мной в борьбу. Ведь Паша не знал о твоей беременности, а это значит, что он не поехал бы тогда со мной на Урал. И когда мы дрались с тобой, я могла бы нанести непоправимый вред твоему ребёнку!

Катерина взволнованно, с укором поглядывая на подругу, быстро зашагала по маленькой кухоньке туда – сюда, пытаясь подобрать ещё какие – нибудь слова в укор своей подруге.

В большом возмущении повторила:

– Всегда считала тебя умнее многих. Но так поступить со своей судьбой! Ты собственноручно лишила Митю отца. Ты не мать, Раиска, не мать! Что толку в том, что своим, никому не нужным подвигом, плакала потом от одиночества! Надо что – то менять. Рассказать всё Павлу, Мите, сегодня, сейчас же! Мы теперь не сможем жить дальше, как раньше жили…

Катерина подлетела к столу, налила себе в рюмку вина, залпом выпила:

Со словами, – с вами тут сопьёшься, – снова стала метаться по кухне, без конца задевая Риску.

Та от этого выронила из рук папиросу, в сердцах произнесла:

– Да сядь ты, наконец – то! Наставила мне кучу синяков своими костлявыми коленками! Что подумает Сашко, обнаружив эти синяки?

Катерина, не обращая внимания на слова подруги, продолжала:

– Неужели Павел не разглядел в мальчике сына? А ведь я теперь вдруг вспомнила, что у Мити улыбка – то Пашина. Вот ведь, какие мужики! У меня просто нет слов! Но мне Павел рассказывал, что ты уехала в Ленинград, сразу же вышла там замуж, родила сына и всё у тебя хорошо.

– Да, уехала в Питер, родила Митю, но замуж не выходила. Матери своей строго – настрого приказала, что – бы никому не говорила о том, что Митя от Павла. Не хотелось лишних разговоров. Мать Пашкина узнала о своём внуке позже, да только тоже была с нами заодно – хранила нашу тайну. У вас уже рос Лёня. А главное – я знала, что Павел любил тебя. Узнал бы он – стал метаться меж двух огней, стало бы всем только хуже. Решила, что время само всё расставит по местам.

– Это что же, братцы, получается! Митя с Лёней играют, дружат и не подозревают, что они родные братья по отцу! Ну и ну!

– Митя знает. Всё знает и давно.

Катя взялась за голову. Вино и неожиданное признание подруги било ей в мозги, а щёки сделались, как два красных яблока. Уже не зная, как вести себя после такого признания подруги, произнесла:

– Какие же мы, бабы, дуры! Одна дурней другой!

Присев рядышком с Раиской, Катерина обняла её, прошептала:

– Мы все бабы дуры, ясный компот, – неожиданно произнесла она поговорку своей подруги, – ошибки замечаем тогда, когда исправить их бывает уже слишком поздно. Маши – не маши руками, да только не догнать уже того поезда, не прыгнуть даже в последний вагон.

– Я тогда, когда Митя родился, очень пожалела о том, что не сказала Пашке о своей беременности. Всё та же гордость не позволила мне это сделать, да и молодая была, не прислушалась к словам матери. Возможно бы, и остался он с нами, да что теперь об этом говорить!

Жила потом только Митей. Радовалась ему, привозила его к бабушкам и деду. Пашку решила из своей головы выбросить. Иногда приходили минуты, когда наваливалась грусть, хандра и тоска. Я вспоминала наше с Пашкой детство и, вопреки нашему расставанию, была благодарна Господу за то, что у нас с ним родился человечек. Это существо сделало меня абсолютно счастливой. Ведь это он, Митя, не дал нашей дружбе исчезнуть навсегда. Теперь я знаю точно, что между нами любви – то и не было. Была большая и крепкая дружба. Была сильная привязанность друг к другу и когда мы расстались, то было такое чувство, как будто у меня отняли самое ценное в жизни. Первое время я металась, как – будто могу встретить Павла на улицах Ленинграда. Но потом, в своих хлопотах предстоящих родов, постепенно успокоилась. Думаю, что Пашке тоже было первое время без меня тревожно. Знаешь, это бывает у близнецов. Мы же с ним и были почти этими близнецами, играли, ели, спали вместе. Что об этом говорить, трудно нам обоим было после той разлуки! Когда же я узнала от тётки Дуси, что Павел укатил на БАМ, почему – то сильно разволновалась. В груди стало тесно и больно. А тётка Евдокия про тебя много чего наговаривала. И то, что ты сына её не любишь, и что на БАМ его отправила больного, на верную гибель. Причитала на всю хату, что погубит его эта стройка. А мне потом страшные сны по ночам стали сниться. Жалко было мне Павла. Всё – таки он мне не чужой. Отец моего ребёнка.